Март… Непостоянное время. Сегодня моросит дождь, оставляя круги на черных ледяных лужах, а завтра вдруг загудит ветер, забьется в сонных окнах квартир и домов, воя тоскливо, словно волки на гону, а утром проснешься и не сможешь открыть дверь под тяжестью снежных барханов.
Так же и с мартовской рыбалкой.
Сегодня еще ходил по, казалось бы, незыблемому ледяному монолиту большой реки.
А завтра, здесь же, на фарватере, чуть ли не на твоих следах, проглянет черно вода из-под гнилого льда.
Только ступи ногой и будешь держаться за кромку ломающегося льда.
Ладно, если сил хватит выдернуть ноги из ледяной и быстрой воды, да «спасалка» висела на шее с острыми шильцами. Только воткни в лед да подтянись на руках, но случается и по-другому.
Лучше не ходить в это время одному по мартовской хляби. Из большой промоины трудно выбираться одинокому рыболову.
Мартовская плотва
В эти тихие дни серых оттепелей или ярких солнечных дней серебристая сорога уже по-весеннему жадна и азартна. Но непостоянна, как и подобает таким огненноглазым красавицам, капризным, как миледи.
Сегодня она может брать на глубине, завтра в протоках, где уже имеется что-то вроде весеннего хода, только подо льдом, а послезавтра ее можно встретить в устье какой-нибудь захудалой речушки, где и глубины-то нет.
Все утро мы бродили в поисках плотвы. Влажный туман стелился над просторами водохранилища. Пахло пронзительной весенней свежестью, теплой корой с островов и уже первыми горькими проталинами на обрывах, открытых ветрам и солнцу. Сеялась мелкая морось, и казалось, что весь воздух состоит из неё и другого светлого мира не существует.
Из снастей у нас обычные удочки с тончайшей леской и серебристыми вольфрамовыми мормышками, на которые сорога брала всегда хорошо. Но сегодня утро не задалось. За островами, ближе к фарватеру, попали было на стайку сороги граммов этак на триста. Но только первые рыбки были такими. Дальше пошла уже сорожка, что называется, живцовая.
— Ну что, к островам пойдем, ноги ломать? — тоскует напарник.
— А чего ноги ломать, наст еще держит. Только бы не раскис. День впереди, дойдем, — подбадриваю товарища.
— Успокоил… Тут километра три-четыре.
Но делать все равно нечего. И мы двинулись в обратный путь.
В широкой протоке делаем передышку и бурим лунки. Но и здесь поклевывает мелкая плотва, да изредка окунек ударит по мормышке. А потом что-то вообще затихла жизнь подо льдом, словно в предчувствии чего-то особенного. И это особенное случилось.
Где-то за островами пошел шум, потом и на ближнем чапыжнике из сохлых березок вздохнул ветер, дохнуло холодом, а потом стало гнуть мелколесье на островах сильным ветром со снежными зарядами, среди которых вдруг стало проглядывать голубое небо.
И в какие-то считанные минуты мир вокруг нас стал меняться, а потом и вовсе из серого и влажного стал вдруг цветным и ярким. Вот это и есть мартовская погода, от которой не знаешь чего и ждать, хорошего или плохого.
— Да-а, — тянет Сергей. — Теперь на смене погоды вообще можно домой собираться. Какая рыба будет брать после такого. Наверное, с семьсот сорока сразу до семисот шестидесяти скакнуло…
— Да, скорее всего.
Как уже говорилось, весенняя плотва непредсказуема. Но и рыбаки тоже не лыком шиты. Те еще перцы…
Выяснилось, что коробки с мотылем мы оставили у прежних лунок, а до них топать и топать. Словом, день не задался. Решили выставить жерлицы, чтобы хоть как-то оправдать свое пребывание на льду. Не домой же ехать в такую рань.
Покопавшись в своих запасах, достаю старые испытанные треноги-жерлицы, а тут из кармашка сумки мормышки-безмотылки вывалились.
— Проверим? — показываю товарищу.
— Э-э-э, на мотыля не брало, а тут на железку тебе бросятся.
Но я все же цепляю «козу» и опускаю в лунку. Не успела «коза» дойти до дна, как кивок дрогнул, и на леске упруго заходила крупная рыбина. Вскоре на льду зашлепала хвостом крупная сорога.
Сергей внимательно наблюдает. Когда на очередном опускании безмотылки взяла еще одна такая же рыбина, он не выдерживает и цепляет первую попавшуюся мормышку, кажется, «чертика с коронкой», блеснувшей на солнце.
— Яркая слишком, — говорю снисходительно Сергею, но и он вываживает первую достойную сорогу. Как говорят, не было бы счастья…Так мы и ловили плотву, радуясь яркому дню и сильной рыбе, рвущейся на тонкой леске
и блестевшей победно на солнце. Но счастье было недолгим. Клев оборвался. Но нам хватило уже и этой рыбы, и этих впечатлений…
Смешные жерлицы
В одно прекрасное мартовское утро мы сидели на стульчиках и тупо смотрели на сумку, в которой должны были находиться жерлицы. Но их там почему-то не было. А ставка в этот раз делалась именно на них, поскольку эта протока была нашим фартовым местом, откуда мы никогда не уходили хотя бы с двумя-тремя хвостами.
Но в этот раз положение было «аховым»: трясти над лункой мормышкой и тягать сорожек с ладошку — перспектива пустая. Вот так ведь рыбаки устроены, водку вряд ли забудут, а тут…
И тут вспомнилась мне странная конструкция советских еще времен. Когда-то мастерил я такие смешные жерлицы по подобию тех, что как-то нашел в рыболовном журнале. Моя схема была совсем простой.
На один конец круглой палки наматывался капроновый шнур с подлеском и оснасткой. В торце палки торчала велосипедная спица с флажком. В центре в палку вставлялись также спицы в виде креста.
Конструкция ставилась у края лунки и при хватке щуки падала вниз лицом, победно салютуя флажком в заднице…
Чтобы суровая щука не уперла жерлицу, крест из спиц стопорил снасть на лунке. Все… Просто и гениально. И работала ведь такая корявая жерлица!.. Принесла немало щук.
Я взглянул на прибрежный кустарник и мысленно нарисовал эту схему из сухой елочки, торчащей в кочке. Потом мы наломали этих сохлых елочек в болоте, обломали сучки, хоть и не в виде правильного креста, привязали к тонким концам обрывки рыбацкой тряпки, а к комлям — леску с грузилами и двойниками, которые всегда были припасах.
Выставив на лед эти смешные изделия, похожие на болотных кикимор, мы покатились от смеху… Но, как ни странно, «снасти» сработали и принесли нам в это утро пару щук.
