Горький выстрел

Фёдора разбудил шум подъ­ехавших снегоходов. Он не вышел смотреть, кто это, зная, что должны подъехать староверы. В бал­ке выстудило, и вылезать из тёпло­го спальника не хотелось.

«Зайдут сами, затопят печку», - подумал он. Сын Денис тоже лежал молча. Заш­ли знакомые молодые старообрядцы, возбужденные дорогой и брагой, к которой они. судя по весёлым лицам и голосам, не раз прикладывались. В балок струями хлынул свежий вкусный воздух. Потянул по полу, осве­жая лицо и лёгкие. Нар в балке не было, и мужики спали на расстелен­ных по полу оленьих шкурах. Ребята быстро затопили печь, поставили на неё чайник и котелок с водой, тут же достали бидончик и пластмассовое ведёрко. В ведёрке была густая сме­тана, а в бидончике - продолжение дорожного веселья.

Парни стали бесцеремонно рас­талкивать Дениса, чтобы он садился с ними, и вежливо предложили Фёдо­ру попробовать их изюмовки. Фёдор отказался. Они с сыном приехали охотиться за гусями, и Фёдор знал, что, когда пригреет весеннее сол­нышко. хмель будет совсем не союз­ник на охоте, где главное - терпе­ние и бдительность. Расслабленный алкоголем и теплом охотник начнёт попросту засыпать в скрадке.

Парни разлили по кружкам аро­матную жидкость, настоенную на изюме, и, перекрестившись выпили.

Денис тоже отхлебнул из кружки, подождал и медленно допил - видать, понравилось. Стали закусывать вяле­ным мясом, макая его в сметану. Такой закуски Федор ещё не пробовал - оказалось, очень вкусно и сытно.

Раскрасневшиеся, возбуждённые трудной дорогой парни подшучива­ли над своим товарищем, у которо­го была пятизарядка с наваренным стволом от другого ружья. Ствол был длиннее сантиметров на двадцать пять и выделялся из кучи прислонён­ного к стене оружия. Ему советовали, когда гуси налетят, со стрельбой не спешить. «Первого бей просто ство­лом. как палкой. А уж которые уцеле­ют - тех добивай выстрелом». Хозя­ин ружья грозился оставить всех без добычи, потому что его ружьё бьет, насколько глаз видит. Так что он один будет охотиться, а остальные только смотреть и ему завидовать.

Фёдор с удовольствием смотрел на крепких ребят, которые с пелёнок приучены не бояться тайги и охот­ничьих трудностей. Денис спросил, сильно ли прибывает вода на Енисее. Ответ был ошеломляющим: про воду ничего не знают, потому что Енисей дал подвижку и намял на берег лёд. Денис с Фёдором переглянулись: их деревня была шестьдесят киломе­тров выше по реке и стояла на правом берегу. Староверский посёлок был на левом. Никто не ожидал такого ран­него ледохода.

- Что будем делать? - спросил Денис отца. Помолчав. Фёдор отве­тил:

- Охотиться.

До места охоты надо было доби­раться по тундре, залитой водой, которую приходится проходить на скорости. Потому онн и приехали каждый на своём снегоходе. Денис сказал Фёдору, что через пять дней рейсовый вертолёт. Ребята, слу­шавшие их разговор, сказали, что в деревне уже есть пассажиры, тоже охотники из другого посёлка, и что заявку на посадку уже отправили. «Оставите снегоходы у нас. потом на лодках увезёте». На том и пореши­ли. У приехавших веселье набирало обороты. Фёдор понял, что на этом озере охота будет громкой. Спросил Дениса, что он думает. Тот ответил, что, вернее всего, ребята допьют бра­гу и лягут спать. Так что он посидит здесь. Фёдор, взяв гусиные профиля, поехал на соседнее озерцо. Там птица шла хуже, но было спокойней.

Тундрами местные жители назы­вают обширные сухие болота. Они и похожи на маленькие кусочки тундры - такие же бугристые. Россыпью бле­стят зеркальца маленьких озёр, и поч­ти везде растёт карликовая берёзка и багульник. Зимой, пересекая такие места, видишь только безжизненную, с полоской далёкой тайги, равни­ну. Весной всё меняется. Даже берёт удивление, сколько здесь живности. Утром тундра наполняется голосами: бормочут тетерева, квокают копалухи. дурными (по человечьему разуме­нию) голосами орут куропачи. И над всей этой какофонией плывут лебе­диные торжествующие клики.

Расставив профиля, отогнав сне­гоход подальше и закрыв маскиро­вочной тканью. Фёдор вернулся к прошлогоднему скрадку. Охота нача­лась. Гуси пролетели редко и сторо­ной, не обращая внимания на фанер­ные обманки. Солнце стремительно набирало высоту, стараясь заглянуть в самые затенённые места, где оно не доставало, ему помогал ветерок. Он нёс весеннее тепло, и оно с жадно­стью подъедало грязный зернистый снег.

Налетел гусь-одиночка. Фёдор сбил его первым выстрелом. С озера ответили дуплетом, потом ещё и ещё. «Видать, хороший табун налетел», - с завистью подумал Фёдор. Тун­дра потихоньку затихала, перестали чуфыкать-бормотать косачи, проле­тела целеустремленно пара копалух к дальнему кедровому острову Ста­ло тихо. Снова ударили выстрелы с соседнего озера. Фёдор подумал, что Денис правильно сделал, оставшись. Солнце карабкалось в зенит и не жалело тепла. Фёдор снял шапку. На озере опять отдуплетились. «Навер­ное, надо вернуться на старое место. Озеро большое, найду, где пристро­иться». - подумал Фёдор. Но не мог решиться, зная по опыту что только начни собирать профиля, обязатель­но налетят гуси. С озера донесся залп, потом несколько одиночных выстре­лов. Фёдор не выдержал, вышел собирать профиля. Выдернув несколько штук, услышал, что идет снегоход. Блестя фарами и защитным сте­клом. в ореоле разлетающихся брызг к нему нёсся на скорости Денисов белый «линкс». «Наверное, за мной, слышит, что не стреляю». Не сбавляя хода, он подъехал прямо к скрадку.

- Летают? - спросил Денис.

- Летают, но редко. И летят самой кромкой над тайгой. - ответил Фёдор.

- А у вас там. смотрю, весело.

- Весело, - ответил Денис, - все банки перестреляли. Два табунка налетали, так они спьяну стали палить метров за сто, не подпустили. Поеду, сяду куда-нибудь на другое место. Они сказали, что послезавтра начинаются праздники и они завтра к вечеру уедут. В их праздники охо­титься и работать нельзя. Так что до вертолёта у нас будет время спокойно поохотиться.

Так оно и получилось. Подошел основной гусь и на спокойной тундре хорошо шёл на профиля, и они непло­хо добыли. В день отъезда придавил хороший утренник, и они быстро и без приключений доехали до старо­верской деревни. Было около восьми утра. Подъезжая. Фёдор думал, что так рано неудобно будить хозяев. Даже представлял, как после долго­го стука в окно выглянет заспанное удивлённое лицо, начнётся недоволь­но-вежливая суета, и гостям будет виновато.

К удивлению Фёдора, деревню они разнеженно-сонной не застали. У многих топились печи, а самого хозя­ина. у которого собирались оставить технику, встретили на тракторе-семьдесятпятке. Мефодий сидел в кабине с четырнадцатилетним сыном. Оста­новившись. он объяснил, куда поста­вить технику, сказал, что вернётся через полчаса. Когда Фёдор проезжал по деревне, его удивило и порадова­ло. что в окна выглядывали не толь­ко взрослые - любопытные детские мордашки мелькали там и сям из-под занавесок. По разбитому трактором огороду Фёдор с сыном подъехали к бревенчатому дому. Дом был под одной крышей со всеми пристройка­ми. когда загнали снегоходы во двор, то поразились его длине. Торцовая стена еле проглядывала в полумраке. Везде стояла разная иностранная тех­ника. Пока развязывали багаж, подъ­ехал хозяин и пригласил в дом.

Хозяин был невысок ростом, но крепок. Он радушно пригласил: «Заходите, заходите, как раз успели к завтраку». Глядя на этого неряшли­во одетого человека со всклоченной бородой. Фёдор подумал, как обман­чива внешность. Если б встретил на улице, никто его бы не убедил, что перед ним крепкий и рачительный хозяин. Раздевшись, Фёдор с сыном прошли в дом. Везде были чистота и порядок. Из кухни выглянула девочка лет десяти и быстро юркнула обратно. Потом вышла невысокая женщина, поздоровалась и, указав на диван, сказала, чтобы подождали и что хозя­ин сейчас придет. Фёдор ответил, что тот во дворе и они уже виделись.

Гости сели на диван и стали рас­сматривать фотографии на стене. Два портрета, висевшие рядом, привле­кали внимание. Молодой мужчина с роскошной бородой и молодая жен­щина с косой, уложенной на голове кольцами. Бородач смотрел с портре­та жёстко, прямо в глаза. Казалось, что сейчас он скажет что-то резкое, так не вязавшееся с его красивым сла­вянским лицом. Женщина, наоборот, была весела лицом, смеющиеся глаза и полные губы были очень хороши.

Появился переодевшийся Мефо­дий. сразу прошел на кухню. Вынес небольшой столик и поставил перед гостями. Хозяйка и девочка быстро расставили чашки с едой. Хозяин при­нес кувшин. Фёдор догадался, что это всё та же изюмовка. Напиток оказался вкусным и крепким. Когда позавтра­кали, Фёдор спросил про портреты. Старовер ответил, что это его дед с бабкой. Что дед пропал во время вой­ны без вести, а бабушка так и прожи­ла с детьми одна, замуж не вышла и похоронена здесь на кладбище.

У Фёдора дед по матери тоже пропал без вести под Сталинградом. Фёдор помнил фотографию, где его дед так же смотрел в глаза, и каза­лось, сейчас прикрикнет за какую-нибудь шалость.

- Их было три брата. - сказал хозяин, кивая на портрет. - два бра­та спрятались в тайге, не пошли, а дед мой сам пошел. Бабушка расска­зывала. что его отец, наш прадед, сильно с ним поругался, хотел, чтоб он тоже ушел в тайгу, но тот ослу­шался и ушёл на войну. - и помолчав, добавил: - Ушёл совсем. Царство ему небесное, - и перекрестился, глядя на иконы.

Прибежал хозяйский сын и ска­зал, что вертолёт будет через полчаса.

В таежной деревушке с размеренной жизнью вертолёт событие. Народ потихоньку собирался возле площадки. Хозяин завел старенький «буран». Загрузили сани и поехали заранее. Трое незнакомых охотников были уже на месте и стояли возле своего многочисленного груза. (А его было немало). Хозяин сказал Фёдо­ру. что у этих охотников был боль­шой раздор (стычка) с деревенскими, потому что с гусями они настреляли и глухарей, и копалух, а птица это непролётная, местная. Досталось и человеку, у которого они останови­лись. Послышался гул вертолёта, и через какое-то время, вынырнув из-за далёких сопок, он стал заходить на посадку. Фёдор переживал, возь­мут ли их с грузом. Пассажиров в вертолёте было много. У незнакомых охотников (они оказались портовскими работниками) наверняка всё было договорено с экипажем, и они сразу же стали грузиться. Фёдор с Дени­сом стояли в нерешительности. Ког­да грохот двигателей затих. Фёдор решил подойти к первому пилоту. Тот сидел в наушниках у отодвинутого окна. Это был молодой раскормлен­ный парень, равнодушно глядевший на суету пассажиров. Фёдор, видя его холёное, сытое лицо, смотревшее сверху вниз, почувствовал к нему неприязнь, подумал, что чужие забо­ты такого человека не беспокоят и если их возьмут, то без груза, и дого­вариваться бесполезно. Он подошёл, пересиливая себя.

- Сколько груза?

- Килограммов сто двадцать, - ответил Федор.

- Охотники?

-Да.

- Гусей добыли?

- Добыли.

- Хорошо гусь летал?

- Так себе, но постреляли.

«Сейчас начнет выдавливать гусей на весь экипаж, - с раздраже­нием подумал Фёдор.

Пилот о чем-то переговорил с экипажем. Потом повернулся к Фёдору и спокойным простым голосом сказал:

- Последними грузитесь. Если поды­мемся, то заберем, а если нет, то, брат, извини, груз оставим.

От спокойного голоса спало напряжение, и Фёдор почувствовал симпатию к этому человеку, в кото­рый раз убедившись, что внешность обманчива.

Вертолет трижды поднимался и зависал над землёй. У Фёдора замира­ло внутри от предчувствия, что груз придется оставить и кому-то из них не лететь. Следующий рейс только через неделю. Но вертолёт все-таки зацепился за воздух и быстро пошёл вперёд. Замелькали крыши, пятна черной земли, хаос ломаного льда на Енисее. Всё это стало уменьшаться, а на душе сделалось спокойно от ощу­щения прямой дороги домой.

Внизу проплывали оттаявшие хребты и залитые по краям пятна озер. Вертолёт пошел на разворот, и снова замелькали квадраты огородов и плоские крыши домов. Замедлив скорость и трясясь и грохоча, верто­лёт приземлился на бетонную пло­щадку. Быстро скинув груз и пасса­жиров. он ушел.

После тайги особенно бросалось в глаза, какой разгон набрала весна. Дороги протаяли до земли, журчали ручьи, уходя под сугробы. Выки­нутая зимой зола и бытовой хлам, присыпанные снегом, вытаивали и пестрели серо-черными пятнами на фоне еще чистого снега по сторонам дорог и набеганных собаками тропи­нок.

Денис было пошел за снегохо­дом, но вернулся: подъехал «буран» с санями забрать почтовый груз. Девушка-почтальонша с водителем стали таскать в сани посылки и меш­ки с почтой, объясняя Фёдору, что не успели к вертолёту, потому что завязли в мокром снегу и долго откапывали снегоход, чтобы выехать. Денис попросил добросить их груз до дома. Парень согласился, а девушка сказа­ла, чтоб Фёдор зашёл за пенсией, и пошла пешком.

Фёдор помог вытолкать снего­ход до дороги и отправился на почту. Дорожные волнения позади, охота удалась, и Фёдор в хорошем настро­ении быстро шел по улице. Впере­ди в сторону почты шел мужчина в телогрейке и зимней шапке. Фёдор не мог его узнать со спины, хотя дерев­ня маленькая и все друг друга знали. По походке было видно, что это ста­рый человек. Фёдор смотрел на эту согнутую спину, на худые, медленно шагающие ноги, по которым хлопа­ли голенища резиновых сапог. Когда догнал, он оказался Володей, корен­ным местным жителем из русских, человеком со странностями. Володя был одинок, но держал хозяйство - коров. Покупать у него молоко народ брезговал - был он по-стариковски неряшлив. Сам Володя его не пил, скармливал телятам, собакам, а то и просто выливал на улицу.

Сена вечно не хватало. Ему сове­товали: убери хозяйство, сам не мучайся и не мучь скотину. Он согла­шался. но приходила покосная пора, и Володя снова бегал по деревне, наби­рая рабочих на сенокос.

Обгоняя Володю. Фёдор собрался пошутить: что. мол, ползешь, как на похороны? Ведь за пенсией идёшь, бежать должен. Но что-то его сдержа­ло и он просто поздоровался. Володя сначала ответил, а потом посмотрел на Фёдора. Не по-стариковски чистые голубые глаза были отрешены, холод­ны. и их взгляд проходил мимо. По спине протянул холодок, когда Фёдор представил, насколько неуместной оказалась бы шутка: «Невеселые, видать, думы давили этого трудового человека, так и ничего не нажившего, кроме грыжи».

Встреча подействовала угнетающе. Фёдор какое-то время не мог освободиться от мёртвого взгляда голубых глаз. Было ощущение, что на тебя глянули с того света. Не может живой человек так смотреть. Навер­ное, мысли у этого человека были там, вот и потянуло холодом.

Почта была закрыта изнутри, и пенсионеры, человек восемь, в основ­ном женщины, стояли возле крыльца. Фёдор поздоровался, бойкие бабы ответили: «Смотри, как рожа у него загорела, видать, прямо с гусей за пенсией прибежал. И вообще, зачем тебе пенсия, если ты ещё бегаешь, как сохатый»? Фёдор отмолчался и. заняв очередь, встал в стороне. Женщины его больше не задевали. Все знали друг друга смолоду, пото­му и шуточки бывали порой остры. Мужики задирали баб. а тем палец в рот не клади. Подошел Володя, тихо поздоровался и. не спросив, кто край­ний. встал недалеко от Фёдора, при­слонившись спиной к забору.

Погода была как на заказ. Весен­нее солнце щедро лило тепло, кото­рое легкий ветерок разносил по всем закоулкам, располагая людей к хоро­шему настроению и шуткам. Почта почему-то не открывалась, и никто свежий не подходил. Шуточки затих­ли. перейдя в спокойный разговор.

Фёдор обратил внимание на собаку, бежавшую к почте. Чем-то она отличалась. Своим отрешенным видом, что ли. Из соседней ограды выскочили ещё две. Бежавшая не ста­ла ни убегать, ни обороняться, а про­сто остановилась. Собаки её обнюха­ли и разбежались, а пёс продолжил путь и, дойдя до людей, остановился. Это был крупный дряхлый кобель. Сквозь клочки линяющей шерсти было видно, насколько он худой. На морде шрамами было написано, что жизнь его была богата приключени­ями (событиями). Сколько ему лет, определить было сложно. Но раз дожил на севере до такого возраста, значит, кобелём был стоящий и даром хлеб не ел. Подняв морду он нюхал воздух, тянувшийся от людей. Фёдор смотрел, какие мутные у него глаза - признак начинающейся слепоты. Вот кобель поймал какую-то нужную струйку воздуха и медленно, стараясь не потерять, пошел мимо Фёдора к стоящему Володе. Тот молча опустил ему руку на голову. Кобель не шеве­лился. Володя смотрел на Енисей, на котором прошла вся его жизнь. О чём думали эти два существа?

Фёдор не мог вспомнить, чей это кобель. На севере редко собаки дожи­вают до такого возраста. Надо иметь хорошие заслуги, чтобы хозяин оста­вил на пенсию и кормил, ничего не требуя взамен. Наконец-то почту открыли, и народ вошёл в помеще­ние. Фёдор и Володя остались на ули­це - их очередь была далёко. Володя всё так же стоял, держа руку на голо­ве собаки, потихоньку почесывая её пальцами. Кобель, закрыв глаза и при­жав голову к его ноге, замер. Фёдор смотрел на них и комок подкатывал к горлу. Собака тяжело вздохнула, пере­ступила с ноги на ногу и ещё сильнее прижала голову к человеку. Фёдор стал вспоминать, сколько собак у него дожили до такого возраста. Сбивал­ся, опять начинал считать, сколько их перестрелял. Кого из жалости, кого по дурости, а в основном по непригодно­сти. Память - это такое дело, только тронь. Потяни одно звёнышко, за ним пойдёт другое. И дошло до случая, который у Фёдора сидел в душе, как заноза, то забываясь на несколько лет, то ворочаясь сомнениями, правильно ли поступил.

Были семидесятые годы, промхозы крепко стояли на ногах, пушнина принималась разнообразная и была в цене. Профессия охотника почита­лась, промхоз дорожил промысло­виками. давал оружие и всё нужное для промысла и забрасывал авиаци­ей. Фёдор тогда жил на центральном служба лесной охраны с вертолётом. После очередного облёта знакомый летнаб позвал Фёдора в контору. Фёдор зашёл, и тот попросил пока­зать на карте границы участка. Фёдор обвёл границы, пожарник постоял, посмотрел и сочувственно сказал:

- Горит. Фёдор твой участок, горит прямо в центре, и выгорело уже порядком.

И указал границы пожара. У Фёдора похолодело в груди - в цен­тре круга, обведённого летнабом, находилась базовая избушка с баней и лабазами.

- Причины пожара известны? - спросил Фёдор.

- Точно - нет. Вернее всего, нео­сторожное обращение с огнём. Гроз в это время не было. Нынче в начале лета туда закинули несколько экспе­диций лесоустроителей прорубать квартальные просеки. Не зря их назы­вают лесоутраннтели, насобирают всякое бичьё! - сказал летнаб и, сев за стол, уставился на пустой графин.

Фёдор снова подошёл к карте и, показав на слияние двух речек, спро­сил. видали там избушки или нет? Наблюдатель ответил, что там самый очаг и всё выгорело.

Начал желтеть лист. Народ заше­велился на огородах, убирая урожай. Охотники тоже засуетились, замель­кали в конторе у охотоведа. Наступало время заброски на промысел. С тяжё­лым сердцем собирался Фёдор в тай­гу. Участок горел около трёх недель, пока не пошли дожди и не забили этот сильнейший пожар. Заброска шла поочерёдно, работал МИ-4, который сразу забирал по нескольку охотников с грузом. Посадки распре­деляли: Фёдор выбрасывался вторым. Пожилой охотник долго не мог сори­ентироваться с воздуха. Вертолёт делал круги над тайгой, ища площад­ку, которую указал охотник. Позвали Фёдора. Тот, посмотрев на карту, ска­зал, что они совсем на другой речке и показал правильную точку.

Пока искали, Фёдор любовался пёстрой осенней тайгой, а под сердцем сосало: что он увидит на своём участке? Ров­но гудя и чуть подрагивая, вертолёт шёл дальше. Фёдора позвали в каби­ну уточнить место посадки. Зайдя к пилотам, он ужаснулся увиденному: не было видно привычных нежно зелёных волн кедрача, не пестрели жёлто-багряно березняки и осинни­ки. только обгорелые деревья торча­ли по хребтам, напоминая гигантские расчёски. Унылый серо-чёрный цвет лежал до горизонта. Пилоты сочув­ственно поглядывали на Фёдора.

Сгорели база, баня, лабаз, где были десяток сетей, два лодочных мотора и другие разные хахаряшки. Недалеко от базы проходил обгорев­ший новый тёс. Его Фёдор не протё­сывал. За две недели Фёдор срубил зимовьё, лабаз и наготовил дров. Время катастрофически не хватало. Он попробовал пройтись по старым путикам, но проследить тёс было невозможно, а капканы, которые он нашёл, никуда не годились.

Ниже сгоревшей базы впадал приток, и база стояла в треугольни­ке между речек. Фёдор решил прой­ти по берегу второй речки до конца пожара. Взяв продуктов на три дня. пошёл на обход. Местами по берегу попадались островки зелёной тайги, дававшие надежду, но спустя какое- то время он снова открывал безотрад­ную картина мёртвого леса. К вечеру, выйдя из-за поворота. Фёдор увидел зелёную сопку. С робкой надеждой он поспешил за другой поворот: там тянулось плёсо, и по правой речной стороне зеленела тайга. Места были знакомые, и Фёдор знал, что скоро справа будет впадать большой ручей. Он решил до него дойти и там заноче­вать. Подходя к месту, Фёдор издали увидел человека, стоявшего с удоч­кой в устье ручья. Залаяли Фёдоровы собаки, с другой стороны тоже отве­тили. По берегу бегала белая собака.

Раздевшись Фёдор перешел речку. Подойдя к рыбаку - это был сред­них лет крепкий мужик, спросил, кто он и что тут делает. Оказалось, что это начальник партии лесоустронтелей и что у них тут база. Народ уже вылетел, и они с рабочим ждут верто­лёт вывезти оставшийся груз. Виктор, так звали нового знакомого, собрал рыбу и пригласил Фёдора ночевать. Они прошли вверх по ручью метров двести, где среди лиственничного леса открылась поляна. На ней стоял большой, примерно шесть на четы­ре. барак с банькой у ручья. Фёдор познакомился с рабочим, готовив­шим ужин.

Местный кобелишка, беленькая лайка с пепельными пятнами, уже вовсю играл с его драчливыми соба­ками, что было совсем не в их духе. Фёдор спросил Виктора, чей пёс. Тот ответил, что привёз его: соседке по квартире, одинокой женщине, дали путёвку в санаторий, и она попросила Виктора забрать Мальчика, так звали собаку, с собой. Ей больше не к кому было обратиться.

- Ну и как он? - спросил Фёдор, наблюдая за собаками.

- Кормилец! Не знаю, что бы без него и делали. Тушёнки оказалось мало, а бригада двенадцать мужиков.

Кобелишка как почувствовал, что о нём разговор, подбежал к Фёдору и дружелюбно помахал баранкой. «Экс­терьер у собачки что надо, и глаза говорят, что не дурак». Фёдор позвал его. но он больше не подошёл, убежал к собакам. После ужина Фёдор с Вик­тором долго говорил про тайгу и про жизнь вообще. Оказалось, пожар на правом берегу потушили они. спасая базу. Виктор не стал отпираться, что пожар мог утроить кто-нибудь из его рабочих. «К нам всякие люди прихо­дят», - сказал он как-то обречённо.

Договорившись с Виктором, что оставит ему печь и немного посу­ды, утром Фёдор ушел. Идя дальше вверх по реке, долго слышал тявканье обиженного Мальчика, котоpoгo привязали, чтобы не убежал с собаками. Километров в полутора от базы с левой стороны впадал в реч­ку большой ручей. Фёдор посмотрел по карте: если его вывершить, то от истока до новой срубленной избушки останется два-трн километра. Решил: «Пройду и, если все нормально будет, сделаю новый путик на эту неожи­данно приобретенную базу». Снова перейдя речку, Фёдор шёл уже по горелой тайге. Разом залаяли собаки. Услышав треск ломающихся сучьев, понял, что это лось, и решил не бить: ещё тепло, и мясо пропадет. Это были матка с быком. Матка стояла, а рогач гонял собак. Подкравшись как можно ближе и выйдя на чистое место, что­бы его увидели звери, Фёдор закри­чал и застукал палкой по деревьям. Матка сразу сорвалась и с треском побежала в гору. Бык какое-то время рассматривал человека, потом побе­жал вслед за маткой, иногда останав­ливаясь и пугая собак. Фёдор продол­жал свой путь по ручью.

Тайга в его пойме хоть и выго­рела, но не было ветровалов, как по хребтам, где везде виднелись щиты вывернутых с корнями кедров. Часа через два догнал кобель, долго лакал, хакая, из ручья воду. Ручей выбегал из небольшого болотца, затянутого трясиной, которое пришлось обхо­дить. Тайга была пустая, за весь день Фёдор видел только копалуху. Сучка так и не пришла. Фёдор беспокоился, не спал, лежал в какой-то полудре­ме. ждал, что заворчат друг на друга собаки. Но было тихо. Под утро всё- таки уснул, а когда проснулся, было уже совсем светло. Открыв дверь, он увидел у порога лежавшую Норку. Когда она пришла, он не слышал.

Время летело. Посыпал снежок, понесло по реке шугу Пришла пора настораживать ловушки. На берего­вых путиках капканы остались целы. Но Фёдор решил, что сезон нынче, можно сказать, пропал. Сгорела еще одна избушка в центре участка и надо было всё переделывать.

Он решил настораживать капка­ны сразу по обоим берегам и, пока позволит снег, охотиться с собаками, не тратя времени на хребтовые путики. Уже по шуге перейдя на правый берег, он его насторожил, решив, что проверять пойдет, когда встанет речка. Соболь был. и следы встре­чались везде. Но он ходил широко и как-то метался по тайге. Собаки с утра быстро натыкались на соболи­ный след, но тот уходил на хребты в ветровал и уводил собак так далеко, что и намёка на лай не доносилось. Соболя они всё-таки загоняли, при­ходили ночью грязные, с прокусан­ными носами. Осень была тёплая, валили снега, и Фёдор еле дождался, когда речки встанут, чтобы уйти на лесоустроительную базу, где зелё­ная тайга и нет выматывающих силы ветровалов. С силой простукивая лёд посохом, Федор перешел на правую сторону, где уже около двух недель стояли настороженные капканы. Снял пару соболей, которые висели высоко на очепах. Всё. что попало на жердушках и там, где не было очепов, было съедено - остались только лап­ки. Одного капкана не было, кто-то попал большой, и вертлюг не выдер­жал. Кто разбойничал, было непонят­но - следы засыпал снег.

На следующее утро с запасом продуктов на несколько дней Фёдор отправился на базу, впервые в этом сезоне встав на лыжи. Речкой идти было легче, но. опасаясь провалиться, он шел осторожно, обходя подозри­тельные места и проверяя лёд посо­хом.

Вечером, подходя к базе, собаки заинтересованно забегали по каким- то следам, но те были старые, засыпанные снегом, и Фёдор не мог опре­делить чьи.

Поднявшись к зимовью, он уви­дел, что вокруг все истоптано. Особо не рассматривая следы, он зашел в зимовьё.

Печь была на месте, на столе стояла кастрюля, ведро, и чашка придав­ливала исписанный листок бумаги. Фёдор зажёг керосиновую лампу и прочитал:

«Фёдор! Твоя сука вернулась к нам. Под утро к избушке подошел, наверное, лось. Сучка ушла за ним, а за ней и Мальчик. Утром пришел вер­толёт, а собаки так и не пришли. Уле­таю без Мальчика, большая прось­ба!!! Сохрани и вывези.

И адрес. Виктор».

Затопив печку. Фёдор принес воды, заполнив посуду, поставил на печь и пошел по дрова. Найдя возле бани небольшую поленницу, он вер­нулся. К радости Фёдора, бывшие хозяева оставили кое-какие продук­ты - вермишель, крупу и начатую бутылку постного масла. Это снима­ло вопрос кормления собак: на себе-то много не принесешь. Под нарами он нашел металлический бачок с керо­сином. Жить можно. «Собачье» вынес на улицу остывать. Чтобы собаки не лезли к горячей кастрюле, запустил их в избушку, а сам сел ужинать. Печ­ка была большая, сваренная из нетон­кого, миллиметра четыре, железа. Она быстро прогрела зимовьё, хоть то и было большое. Федор разделся до пояса, а собаки залезли под длинные, во всю стену, нары, где было про­хладно. Фёдор заканчивал ужинать, когда собаки забеспокоились. Кобель подбежал к двери, сучка же тихонько рычала из-под нар. Фёдор насторо­жился. Сучка зарычала сильнее. Тут что-то звякнуло. Кобель ударил лапа­ми в дверь и выскочил на улицу. За ним бросилась и сучка. Послышался рык. потом визг и всё затихло. Ружье было на улице. Выскочив с фонарем, Фёдор сразу его схватил. Было тихо. Выглянув из-за угла. Фёдор увидел собак. Они что-то обнюхивали в снегу Подойдя к ним, в свете фона­ря увидел лежащую на спине чужую собаку. На передней лапе у неё был капкан. Отогнав своих, он позвал её в зимовье. Та охотно пошла, но учуяв еду, потянулась к кастрюле. Еда была ещё горячая, и её пришлось убрать. С ночным гостем в барак заскочили и Фёдоровы собаки, которые рыча­ли и обнюхивали его, но не кусали. Подойдя к собаке. Фёдор назвал его, тот сразу навострил уши и завилял хвостом. Потом поднял лапу с кап­каном, дескать, сними проклятую железяку Фёдор взялся за лапу ниже капкана - она была холодная и твер­дая. Капкан снялся легко, и Мальчик начал с силой лизать лапу. «Даа, вот так дела, что же мне с тобой делать?» Мальчик поглядывал на Фёдора, постукивал по полу хвостом. Пока «собачье» остывало. Фёдор отдал ему остатки ужина, накрошив туда суха­рей. Еду собака хватала жадно, вся трясясь. Всё проглотив, кобелек подо­шел к Фёдору, вопросительно глядя на руку и нюхая воздух в сторону стола. «Что, не наелся? Терпи, брат, нельзя тебе много сразу». - поглажи­вая Мальчика, говорил Фёдор.

Собака, положив ему голову на колени и закрыв глаза, притихла. Иногда тяжело вздыхая и вроде как соглашаясь, мол. потерплю, столько голодовала, а тут уж потерплю.

Фёдор задумчиво смотрел на огонь в лампе, поглаживая голову Мальчика: «Что ж ты, брат, так опрочапился? Что же делать?»

Где-то глубоко он знал ответ и всеми душевными силами гнал его, ища другой выход. Но как ни думал, получалось, как с больным зубом. Или сразу собраться с силами и вырвать, или терпеть и мучиться.

Накормив своих, он дал ещё еды Мальчику. Его собаки, наевшись, сразу залезли под нары. Мальчик лёг посередке зимовья, положив морду на лапы, и не сводил с Фёдора глаз. Если встречались взглядами, начи­нал приветливо постукивать по полу хвостом. Керосина было с избыт­ком, поэтому Фёдор, убавив пламя, тушить лампу не стал. В длинном бараке было неуютно и мрачно, а свет создавал хоть какой-то уют. Маль­чик перебрался ближе и лег рядом с нарами. Когда Фёдор ночью ходил к печке, кобель неотрывно смотрел на него, чуть шевеля хвостом и всем видом показывая радость, что он сно­ва в тепле и накормлен. Этот кобелек был Фёдору симпатичен. Он любил и ценил рабочих собак и долго не коле­бался, если собака попадалась непо­слушная и бестолковая. Здесь же, видя породистого, умного кобеля и помня рассказы Виктора о его подви­гах. он не знал, как поступить. Если б он не попал в капкан и не потерял лапу, все разрешилось бы просто. Да и если б был не работягой, а просто хлебоедом - убрал бы и всё.

Сон пропал. Фёдор обреченно ждал утра. Представлял, как Маль­чик жил в городе, в тёплой квартире, сытый и обласканный. Как и в бригаде огрубевших мужиков был любимцем, где, кроме ласки и вкусных кусков, он ничего не видел. И вдруг всё исчезло. Кругом знакомые запахи и ни души. Фёдор представлял, как собака недо­уменно бегала вокруг стана. Отчаянно нарезала круги, надеясь найти следы, ведущие к людям, без которых ни разу не оставалась, которых любила и кото­рым была предана. Предупреждая их, если слышала подозрительное, и зная, что в минуты опасности её защитят. Как лежала ночами, вслушиваясь в теперь уже враждебную тишину, надеясь услышать шаги или голоса. Постепенно запахи жилого исчезли, запахло сыростью и запустением. Постоянное чувство голода застав­ляло уходить на поиски съестного. Возвращаясь, издали принюхивался, не нанесет ли дымом, слушал, не раз­дастся ли стук топора. И. наверное, не раз ночью раздавался его тоскливый вой. возвращаясь эхом, отраженным соседними сопками, а отвечал ему разве филин лешачьим голосом. Жут­ко. голодно, тоскливо. И вот появился человек, снял с лапы опостылевшую, принесшую столько мук желе­зяку. накормил, и он теперь сытый и в тепле. Теперь он ни за что не потеряет человека, будет искать для него глуха­рей, и всё будет хорошо.

Фёдор ворочался на нарах - сво­ими фантазиями он только ухудшил дело. Да. хороший кобель, но калека. Впереди почти три месяца капканно­го промысла. Отощавший и ослаб­ший. будет тащиться сзади по лыжне, а там соблазн, лежат и висят такие аппетитные куски привады! Не жить же Фёдору на одной избушке, пока тот не наберет сил. Виктор - хороший человек и выручил, сдержав обеща­ние. Как быть с его просьбой? Фёдор никогда не выкручивался в сложных обстоятельствах, был честен. Он знал, что с него никто спрашивать не будет, но на севере отношения люди привыкли опираться друг на дру­га и доверять. У Фёдора даже мыс­ли не было, что можно сказать «не видел, не приходил». Фёдор чувство­вал себя обязанным Виктору и хотел отплатить добром. А если Виктор ценил Мальчика только как хорошего работника? Нужна ли ему покалечен­ная собака? Да и с женщиной-хозяйкой та же закавыка.

Утро Фёдор встретил невыспавшимся и раздраженным. Позавтра­кав сам. накормил собак. Мальчику наложил отдельно, разделив с ним банку тушенки. Кобелек ел спокой­нее. поглядывая на Фёдора и изредка шевеля хвостом. На улице ослепи­тельно светило солнце. Деревья при­тихли под пухлым снегом, боясь рас­трясти наряд. Снег был искристый и скрипел под ногами. Отдохнувшие Фёдоровы собаки, радуясь хорошему дню. сразу убежали по лыжне. Маль­чик стоял возле зимовья, не решаясь отойти. «Как чувствует».

Фёдор позвал его:

- Мальчик. Пошли. Пошли!

Фёдор не хотел смотреть кобель­ку в глаза и, приговаривая «пошли-пошли», пропустил его вперед.

Собаки вернулись и легкими прыжками игриво неслись к Мальчику. Маль­чик остановился и приветливо махал баранкой.

Тихо щёлкнул тозовочный выстрел. Фёдоров кобель смаху пере­прыгнул упавшего Мальчика и стал смотреть по деревьям, в кого стре­ляли. Фёдор бездумно смотрел на запрокинувшего голову Мальчика. Придавленная снегом тайга хранила молчание. Видела она много на сво­ём веку, и серые листвяги замерли в равнодушном оцепенении: ни укора, ни осуждения. Трезвый ум подсказы­вал. что сделано правильно, но волна жалости захлёстывала. Подняв лег­ковесного Мальчика. Фёдор уложил его в корни и засыпал снегом так, что только снежный холмик да утоп­танный вокруг снег напоминали о случившемся. Пройдут снегопады и всё сравняют. «Пройдет время, и это забудется,» - успокаивал себя Фёдор. Накатанным шагом он как можно быстрее уходил от этого места.

Вышедшая с почты женщина крикнула Фёдору, что его очередь подходит. Он кивнул ей, мол, слышу, и остался стоять. События далеких лет с такой силой всколыхнули душу, что казавшееся забытым виделось ясно и четко. И бившийся в смертной агонии Мальчик, и ясное утро, когда он, скользя на лыжах, убегал от своей совести.

В тот памятный год, выйдя с про­мысла. Фёдор написал Виктору пись­мо. Ответа он не получил.

Геннадий Викторович Соловьёв

пос. Бахта, Туруханский р-н, Красноярский край